Проблема идеологии вызывала и вызывает ожесточенные споры в научном и политическом сообществах. Взгляды людей, считающих ее необходимым условием успешной политической деятельности, противостоят мнению противников идеологии, называющих ее «дефектным» сознанием, провоцирующим серьезные политические ошибки. Особую остроту эта полемика приобретает в современной России. Сторонники первого подхода считают приоритетной задачей конструирование некоторой общенациональной идеи, в основе которой лежат идеологические мотиваторы, способные мобилизовывать широкие массы людей для решения актуальных для страны проблем. Противники идеологии рассматривают ее как деструктивный фактор, ограничивающий свободу мысли и политической практики, и считают утопичным намерение создать общенациональную идеологию в условиях реального конфликта между социальными группами, образующими нашу страну.

Для того, чтобы разобраться в сути полемики необходимо отчетливо понимать, что такое феномен идеологии. В настоящее время существует огромное количество различных его определений. В самом широком смысле идеология понимается как совокупность идей без какой-либо определенной спецификации. В этом смысле ее содержание представляет собой некие теоретические постулаты безотносительно к их природе и значению. В рамках другой, наиболее распространенной точки зрения, идеология понимается как альтернатива научного мышления и квалифицируется как «иллюзорное сознание». При этом отмечается, что она стремится походить на науку по своей форме, но отличается от нее по содержанию. Впервые такое понимание обнаруживается в работах раннего К. Маркса.

Существует также понимание идеологии как особого раздела научно-теоретического знания об обществе, осмысляющего социальные процессы с точки зрения интересов той или иной социальной группы. Соответственно, она становится истинной или ложной в зависимости от того, насколько прогрессивен социальный класс, интересы которого она отображает. Такой подход встречается, к примеру, в работах В.И. Ленина. Советские ученые выделяли идеологию в качестве одного из уровней̆ общественного сознания, который надстраивается над уровнем общественной̆ психологии. При этом последняя понималась ими как совокупность чувств, настроений, побуждений, характерных для данного общества в целом и для каждой из больших социальных групп по отдельности, а общественная идеология – как система теоретических взглядов, отражающая степень познания обществом мира и отдельных его сторон. В таком понимании она представляет собой уровень теоретического отражения мира. Отношение между общественной психологией и общественной идеологией в данном случае рассматривается как отношение между чувственным и рациональным уровнями общественного сознания: см. [Уледов 1968].

В предыдущих работах автора показано, что идеология представляет собой процесс и одновременно совокупность продуктов духовной деятельности, имеющий целью легитимацию социально-экономического и общественно-политического строя и/или программ, направленных на его изменение: см. [Смирнова 2018]. Мы утверждаем, что определяющей для идеологии является ее способность моделировать социальную реальность в целях ее изменения. Таким образом, мы делаем акцент на ее рассмотрении в качестве организующей общественной силы, способной выступать как апологетом существующего порядка, так и его противником.

Структура идеологии включает в себя суждения различного рода: проектные и ориентационные. Проектные суждения имеют своей задачей придумывание, конструирование того, чего в мире еще нет. Задача ориентационных суждений – понимание существующего мира: см. [Момджян 2013]. Ориентационные суждения различного вида играют разную роль в идеологических построениях. Рефлективные суждения, являющиеся результатом стремления познать мир в собственной логике его бытия, включены в состав идеологии, но в основном являются прерогативой такой формы духовной деятельности, как наука. Сердцевину идеологии составляют не поддающиеся процедуре гносеологической верификации суждения ценности. Системообразующей задачей идеологии является ценностное осмысление мира с позиций различных социальных групп и конструирование соответствующих моделей социального устройства. Однако в отличие от чистой этики идеология обязательно ищет пути воплощения своих ценностных предпочтений в реальной социальной практике.

В настоящий момент мы хотим сконцентрировать внимание на новом аспекте проблемы, ранее нами не рассматривавшемся Речь идет о месте и роли бессознательных структур человеческой психики в формировании идеологических конструктов. В современном мире все больше исследователей приходят к выводу, что рациональная и чувственная части общественного сознания оказываются связаны между собой. В поле внимания ученых попадает иррациональное содержание культуры. Говоря об идеологии, современные исследователи утверждают, что для правильного понимания данного феномена необходимо привлечение понятия бессознательного. Так, А.В. Рубцов пишет: «В ситуации, в которой официальной идеологии нет там, где мы привыкли ее видеть, тем более важны не только манифестированные, квазирациональные и вербально-дискурсивные идеологические формы, но также не столь очевидные формы, включая особого рода идеологическое бессознательное» [Рубцов 2018, 21].

В действительности еще в работах К. Маркса мы встречаем множество примеров того, что называется «мистификациями», посредством которых люди искажают реальность в собственном восприятии и обманывают других. Маркс известен своим определением идеологии в качестве «иллюзорного сознания». Этот концепт подразумевает, что в сознании образ мира определенным способом искажается, переворачивается с ног на голову «будто в камере-обскуре», и при этом причины такого искажения не осознаются. В «Капитале» Маркс пишет: «Приравнивая свои различные продукты при обмене один к другому как стоимости, люди приравнивают свои различные виды труда один к другому как человеческий труд. Они не сознают этого, но они это делают» [Маркс 1960, 84]. Друг и соратник К. Маркса Ф. Энгельс писал: «Отражение экономических отношений в виде правовых принципов точно так же необходимо ставит эти отношения на голову. Этот процесс отражения происходит помимо сознания действующего; юрист воображает, что оперирует априорными положениями, а это всего лишь отражения экономических отношений. Таким образом, все стоит на голове» [Энгельс 1965, 418]. Таким образом, несмотря на то, что К. Маркс и Ф. Энгельс напрямую разработкой понятия бессознательного не занимались, в их работах, в частности, в концепции «иллюзорного сознания» этот концепт уже подразумевается. Люди не осознают ни самого факта собственных заблуждений, ни их причин, и в то же время им кажется, будто они понимают, какими принципами руководствуются в своих рассуждениях. Подлинным же источником человеческих заблуждений, по мнению немецких философов, является социальная действительность. (Интересно, что очень похожим образом впоследствии австрийский психиатр и ученик З. Фрейда А. Адлер трактовал невроз как отражение общественных отношений, которые индивид переносит на свою психику).

Наиболее фундаментальную разработку концепт бессознательного получил в рамках психоаналитической теории. Разделение психического на сознательное и бессознательное есть основная предпосылка учения Фрейда. Он также описывал некое переходное пространство между двумя данными уровнями психики – систему предсознательного. Бессознательное в его понимании неисчерпаемо, алогично, многообразно, противоречиво. При этом оно обычно скрыто или замаскировано тем или иным образом, никогда не доступно нашему наблюдению напрямую, не может быть никаким способом зафиксировано или измерено, а потому не может быть постигнуто до конца. Оно проявляет себя только косвенно, зачастую парадоксально, при этом некоторые явления могут казаться сознательными, но на самом деле являются дериватами бессознательного.

Занимаясь психопатологией обыденной жизни, Фрейд указал, что неосознаваемое содержание психики может неожиданно прорываться, проявляя себя в различного рода ошибках (оговорках, описках и т.д.), а также в противоречиях в рассуждениях о чем-либо (бессознательное не подчиняется законам логики, а потому там могут уживаться абсолютно противоречивые суждения). «Королевской» дорогой к пониманию бессознательного Фрейд называл интерпретацию сновидений. При этом им выделились манифестный и латентный уровни сна, первый из которых представляет собой его видимый сюжет, второй – его подлинное бессознательное значение. «Работа» сновидения состоит в том, чтобы замаскировать неприемлемые или болезненные переживания и стремления человека, скрыть их от его сознания. Иногда же, когда аффективный заряд слишком сильный, ему удается прорваться за этот защитный репрессивный барьер. Сновидения такого рода называются кошмарами. Таким образом, с точки зрения Фрейда, индивид также не понимает ни факта, ни причин своих заблуждений, думая, что рассуждает осознанно, хотя причины этих заблуждений кроются в глубинах его собственной психики.

Стоит отметить, что сам Фрейд напрямую об идеологии не писал, он выступал с критикой такой формы общественного сознания, как религия. Однако его методы и идеи могут быть применены и к анализу идеологии. Как известно, создатель психоанализа утверждал, что люди стремятся скрыть от себя внутренние конфликты и тревоги: «ценностные суждения людей, безусловно, проистекают из их желания счастья, то есть представляют собой попытку подкрепить свои иллюзии аргументами» [Фрейд 2016, 160]. Если сравнивать теорию К. Маркса и теорию З. Фрейда, можно обнаружить несколько неожиданное сходство – так, сознание оказывается вторичным и там, и там, только в одном случае по отношению к экономической борьбе, в другом – по отношению к борьбе внутренних влечений. Индивид в рамках обеих теорий лишь полагает, что мыслит свободно.

Идеи о возможности применения психоаналитической теории в гуманитарных и социальных науках появлялись на протяжении всего ХХ в. В 1913 г. был опубликован манифест О. Ранка и Г. Сакса «О значении психоанализа для гуманитарных наук». В нем утверждалось, что психоанализ – не только терапевтический метод, но и теория, включающая в себя определенное истолкование социокультурных феноменов, таких как мифология, литература, искусство, сравнительное религиоведение, фольклор: см. [Rank, Sachs 1913].

Определенное сходство, существующее в построениях К. Маркса и З. Фрейда является причиной, почему различные мыслители, желая концептуализировать феномен идеологии, предпринимали так или иначе попытки синтезировать эти теории. К. Манхейм был первым социологом, определявшим идеологию через понятие бессознательного. В своей работе 1929 г. он характеризует идеологию следующим образом: «коллективное бессознательное определенных групп скрывает действительное состояние общества, как от себя, так и от других и тем самым стабилизирует его» [Манхейм 1992, 67]. Таким образом, по его мнению, именно «бессознательные коллективные мотивации» направляют социальную деятельность и одновременно являются источником заблуждений. Не будучи марксистом, в частности, не признавая классовую теорию К. Маркса, он, тем не менее, считал свои взгляды на идеологию развитием его концепции «иллюзорного сознания».

Первой крупной группой социальных теоретиков, увидевших релевантность идей Фрейда для изучения общества, была Франкфуртская школа в лице Т. Адорно, М. Хоркхаймера, Г. Маркузе и Э. Фромма. Их целью был глубокий анализ таких феноменов как нацизм, фашизм, тоталитаризм. Опираясь на марксистский категориальный аппарат, они обратили внимание, что социальные субъекты, в частности классы, далеко не всегда ведут себя рационально в соответствии с собственными экономическими интересами. Напротив, политическая жизнь, по их мнению, зачастую управлялась феноменами экстремального национализма и ксенофобии, антисемитизма, культа личности, которые возносили насилие и жестокость над разумным обсуждением и дискурсом.

Таким образом, целью Франкфуртской школы было понять роковой прорыв бессознательных агрессивных влечений в политическую и социальную практику. Для этого, по их мнению, хорошо подходило психоаналитическое учение. Внутренний дуализм взгляда Фрейда на человеческую природу – основанный на диспозиции любви и ненависти, влечения к жизни и влечения к смерти – был инкорпорирован здесь в социальную теорию, которая стремилась объяснить катастрофический провал ценностей гуманизма и надежд Просвещения в эпоху нацизма и фашизма. Возможность просвещенной человеческой цивилизации, утверждение которой можно обнаружить как в работах К. Маркса, так и в работах З. Фрейда, Франкфуртской школе казалась утраченной. В работе «Диалектика просвещения. Философские фрагменты» М. Хоркхаймер и Т. Адорно задаются вопросом: «почему человечество вместо того, чтобы войти в эпоху подлинно человеческого состояния, проваливается в новую разновидность варварства» [Хоркхаймер, Адорно 1997, 8]. По своему собственному утверждению, Адорно стремился использовать идеи К. Маркса и З. Фрейда «контрапунктом» – рассматривал психологические явления как отражение социально-экономической структуры, а социально-экономическую структуру рассматривал в терминах ментальных явлений (культура, познание, структура характера).

Необходимым привлекать теорию Фрейда для понимания феномена идеологии считал и французский философ-неомарксист Л. Альтюссер, разрабатывавший собственную теорию «идеологии как таковой». Активно использует представление об идеологическом бессознательном, синтезируя его с концепцией «иллюзорного сознания» К. Маркса и современный философ С. Жижек, определяющий идеологию с помощью формулировки К. Маркса «Они не сознают этого, но они это делают» [Маркс 1960, 84].

Таким образом, мы видим, что различные исследователи уже на протяжении практически всего ХХ в. считали необходимым использовать психоаналитический концептуальный аппарат для понимания феномена идеологии. Однако именно с развитием современных средств массовой коммуникации на передний план выходит понимание того, что идеологическое воздействие и идеологическая пропаганда происходят скрыто, незаметно, анонимно, минуя сознание. Становится все более очевидным тот факт, что «философии всегда имеют автора, а идеологии – нет, будучи анонимными сгустками массового сознания (корпоративного, локального)» [Сыродеева 2018, 210].

Действительно, в ХХ веке произошло радикальное изменение способов функционирования идеологии, что позволило ей действовать «анонимно». Некоторые исследователи (Д. Белл, Ж. Фурастье, С. Липсет) приняли эти изменения за приход эпохи «конца» идеологии. Так в 50-70 гг. ХХ в. на Западе (в 1990-е гг. в России) было создано множество различных концепций деидеологизации. Однако уже в 60-е гг. ХХ в. все больше мыслителей стали понимать, что роль идеологии в обществе не снизилась, а просто произошли радикальные изменения в ее способе существования, а потому требуется привлечение новых концептуальных инструментов для ее описания. Концепции реидеологизации всесторонне обосновали, что окончательно избавиться от идеологии невозможно, ее можно только критиковать. Одним из инструментов этой критики становится концепция бессознательного.

Как было указано выше, мы придерживаемся трактовки идеологии как формы духовной деятельности, обладающей ценностной сердцевиной, при этом обращающейся к процедурам научного дискурса, когда речь идет о поиске средств осуществления постулируемых ценностных приоритетов. Духовная деятельность имеет осознаваемый и бессознательный уровни мотивации, а потому и продукты идеологии являются выражением сразу двух интенций. При этом следует помнить, что многие исследователи (Э. Блейлер, З. Фрейд) указывали на то, что любая психическая функция может становиться то сознательной, то бессознательной в зависимости от того, насколько она связана с цельным комплексом Я в конкретный момент времени. Таким образом, для того, чтобы в мышлении человека проявлялось бессознательное содержание, вовсе не обязательно, чтобы этот процесс был полностью неосознаваемым, протекал «будто в забытьи». Сам человек может, по своему мнению, достаточно ясно понимать, что он делает или говорит, и в то же время его действие или слова все-таки будут обладать бессознательными смыслами.

Говоря о связи бессознательных структур психики и идеологии, можно выделить два взаимосвязанных, но отличающихся друг от друга аспекта. Генетический аспект позволяет проследить, в какой мере бессознательные представления влияют на формирование рационализированных конструкций, образующих идеологию. Функциональный аспект показывает, каким образом конструкты идеологии утверждают себя в социальной практике, используя в качестве средства такого утверждения распространенные стереотипы бессознательного.

В качестве иллюстрации влияния бессознательных интенций на генезис идеологических представлений можно рассмотреть антисемитизм. Важнейшей целью любой идеологии является консолидация общества и/или образующих его групп. Когда интегрированность группы оказывается под угрозой (например, в ситуации затяжного социального и экономического кризиса, когда нарастает фрустрация и уровень тревожности населения), то для поддержания солидарности может уже не хватать либидинальных сил. Становится невозможным выражать агрессию дозированными способами, и она как таковая становится уничтожающей и пугающей. И тогда, используя терминологию З. Фрейда, можно сказать, что «влечение к смерти», разрушительные импульсы отклоняются вовне – начинается бессознательный поиск своего рода «козла отпущения», фигуры врага. Это можно наблюдать на примере целых обществ (например, нацистская Германия). Иррациональность подобных тенденций к разрушению показана во многих работах, посвященных рассмотрению тоталитарных режимов (к примеру, у Х. Арендт). Еще Т. Адорно отмечал, что «антисемитизм не так сильно зависит от природы объекта, как от психических потребностей и влечений субъекта» [Адорно 2016, 107]. Объективные социальные условия (кризис, послевоенное состояние, безработица), радикально усилили общий уровень тревожности, тем самым воздействуя не только на психическое состояние людей, но и создавая объективные посылки для краха системы. Выбор евреев в качестве объекта ненависти можно объяснить тем, что некоторое негативное отношение к ним на тот момент уже получило закрепление в различных широко распространенных стереотипах. Это позволяло выдавать подобное отношение к ним за неотъемлемый элемент традиции и в каком-то смысле даже за историческую необходимость.

Таким образом, часть идеологического содержания выходит за рамки рациональности, является отражением бессознательного. В бессознательном, как отмечалось выше, могут уживаться противоречивые и даже взаимоисключающие представления. Они могут проявляться и в идеологическом мышлении. При этом стоит оговорить, что даже иррациональная часть содержания идеологии носит неслучайный характер и может быть использована при попытках понять происходящее в обществе. Также как самые бредовые идеи больного представляют собой не случайный хаос, а в определенной, хоть и искаженной форме, выражают психические аффекты и его жизненный опыт, так и любые идеологические идеи, которые нашли резонанс в обществе, являются следствием определенных социальных причин, объясняющих их содержание.

Анализируя феномен идеологии, следует обратить внимание на идеи известного психиатра Э. Блейлера (создателя термина «шизофрения»), который описал в своих работах определенный тип мышления, названный им аутистическим, который управляется аффектами, а значит желаниями и страхами, и не ориентируется на реальность. В этом случае «мысль знать не желает (или не может) действительности» [Блейлер 1920, 35]. По мнению ученого, этот тип мышления проявляется в снах, мифах, фантазиях и т.д. Мы считаем уместным предположить, что аутистическое мышление проявляет себя и в идеологии. Данный тип рассуждения иррационален по своей природе и является выражением психической реальности, но при этом может быть частично осознаваемым и частично бессознательным. Его суть и неизбежное следствие – конфликты и противоречия с окружающей средой. Препятствия к достижению поставленных аутистическим мышлением грандиозных целей либо игнорируются, либо их суть и характер фантазийным образом искажаются. В этом смысле Блейлер противопоставлял его другому типу рассуждения, ориентированному на действительность, – реалистическому. Стоит оговорить, что в каждом конкретном акте мышления (в том числе и в идеологических построениях) в разных пропорциях представлены аутистическая и реалистическая компоненты, также как сознательная и бессознательная. Безусловно, идеология обязана содержать в себе и реалистическую, рефлективную компоненту. Идеология, полностью неадекватная действительности, не была бы жизнеспособна. Она направлена на действительную реализацию собственных целей, а не на их фантазийное галлюцинаторное воплощение, поэтому не может не ориентироваться на действительные данные.

Говоря о функциональном аспекте идеологического бессознательного, стоит упомянуть, что аутистическое мышление особым образом взаимодействует с психической реальностью. Как писал Э. Блейлер: «бредом величия оно может больного осчастливить, а если его планы рушатся, оно снимает с него вину и взваливает ее на внешние преследования, оставляя в стороне его собственное неумение» и далее:<strong> «</strong>аутистические цели мы ценим гораздо выше, чем реальные преимущества, потерю которых можно компенсировать. Этим объясняется особая дикость религиозных войн» [Блейлер 1920, 36].

Мы утверждали раннее, что идеология, в которой побеждает аутистическая составляющая, чье описание действительной социальной ситуации не соответствует реальности, становится нежизнеспособной. Но идеология, напрочь лишенная подобной иррациональной составляющей, не будет вызывать столь глубокого эмоционального отклика у населения, и потому с большой долей вероятности проиграет в конкурентной борьбе другим идеологиям, менее разумным, но более притягательным. Действительно, если бы идеологии удалось избавиться от аффективных иррациональных частей своего содержания, их привлекательность и мотивационная сила заметным образом пострадали бы. На это же указывает А.В. Рубцов: «Идеология сплошь и рядом эффективнее воздействует именно через образы, через управление настроениями, эмоциями и страстями, включая ненавязчивые подсказки действий» [Рубцов 2018, 21].

Важнейшая причина того, почему рациональные формы познания мира не способны вытеснить идеологию, связана с ее компенсаторной функцией. Ставя перед человеком цели, к достижению которых надо стремиться, идеология нередко дает людям смысл существования, устраняет дефицит жизненных смыслов, помогает смириться с тяжелой социальной реальностью. Таким образом, она выполняет важные психологические задачи. Многие исследователи (М. Хоркхаймер, Т. Адорно, Л. Болтански и др.) отмечали, что идеология (в том случае, если она ориентирована на консервацию существующего порядка) делает повседневную жизнь людей более приятной, позволяет переносить различного рода лишения. Кроме того, наука, несмотря на свою рациональность и объективность, не всегда может объяснить субъекту происходящее. На некоторые вопросы она ответить неспособна, а иногда предлагаемый ей ответ оказывается для субъекта неприемлемым. В то же время идеология является не единственной формой духовной деятельности, выполняющей компенсаторную функцию – именно в этом отношении наиболее сильно проявляется ее сходство с религией. Способность идеологии выполнять психологическую функцию делает ее объектом интереса не только социальных исследователей, но и психологов и психоаналитиков, таких как В. Райх, Э. Фромм, О. Кернберг и другие.

Важно упомянуть способность идеологии придавать смысл непонятным социальным ситуациям и показывать образ действий̆, в этих ситуациях необходимый. Блейлер указывал: «Мы мыслим аутистически везде, где познание действительности неполно, а практические потребности или стремления к знанию нас все-таки побуждают к дальнейшему мышлению (проблемы возникновения и цели мира и человечества, проблема Божества, откуда появились на свете болезни и зло вообще, как их избегнуть)» [Блейлер 1920, 36]. Таким образом, наподобие того, как раньше люди объясняли неизученные природные явления через создание мифов, современные люди объясняют происходящее в обществе с помощью идеологий. Социальная действительность также порой содержит в себе множество загадок и неизвестных переменных. Подчас происходящие процессы практически невозможно ни понять, ни предвидеть, и в то же время человек испытывает потребность в осмыслении происходящего, в определенных гарантиях и уверенности, особенно в ситуациях социальной нестабильности. Сходство идеологии и мифа отмечали многие исследователи, например, Трунов А.А. пишет, что все традиционные функции мифа постепенно перешли к современным идеологиям: см. [Поддубный, Трунов, 2016].

Чтобы обладать необходимой силой внушения, идеология должна соответствовать и определенным интеллектуальным требованиям. При этом, как мы показали, даже иррациональное содержание идеологии в определенном смысле стремится удовлетворять интеллектуальным потребностям человека. Стоит упомянуть наблюдение Х. Арендт, заключающее в утверждении, что большинство идеологий подчеркнуто логичны [Арендт 1996, 608–610] – да, действительно это необходимо, чтобы соответствовать интеллектуальным запросам последователей. И одновременно идеология часто не замечает собственных противоречий с реальностью. Как пишет С. Жижек: «Любая идеология действительно успешна ровно в той мере, в какой она не позволяет увидеть противоречия между предлагаемыми ею конструкциями и действительностью, когда она задает сам модус действительного повседневного опыта» [Жижек 1999, 28]. Действительно, не существует прямой связи между логичностью рассуждения и его истинностью. Грамотное рассуждение, основанное на ложных посылках (например, если его автор начал свои построения с того, что выдал желаемое за действительное), в итоге придет к ложным выводам. Кроме того, ничто не мешает идеологии одновременно подчеркивать логичность своих выводов, и психически отторгать информацию, которая им противоречит. Еще Маркс указывал, что ошибочность представлений идеологов «проистекает из исторического процесса их жизни», а не связана с недостаточностью их интеллектуальных способностей [Маркс, Энгельс 1985, 20]. В свою очередь, стоит оговорить, что часть ошибок не является проявлением аффективных желаний или социальной ангажированности – логическая путаница, недостаточная осведомленность и т.д. также имеют место быть. Что не отменяет того факта, что, возможно, роль ошибок, связанных с аффективно значимыми для рассуждающего представлениями, недооценивается.

Следует отличать подлинную рациональность от того, что в психологии называют рационализацией, являющейся определенным видом психической защиты. Она представляет собой псевдорациональное рассуждение, которое по форме похоже на логическое построение, но, по сути, движимо аффектом, и не является объективным и непредвзятым, хотя и может производить такое впечатление. Схожим образом подчас функционируют и идеологические построения – создающие видимость логических и объективных, но преследующие субъективные цели и готовые поступиться ради них объективностью и непредвзятостью.

Философы-рационалисты предполагали, что научное мышление способно подменить собой различного рода мифологемы. Похожих взглядов придерживались и сторонники концепций деидеологизации – Д. Белл, Р. Арон и др. Однако история ХХ века показала, что это не совсем так. Несмотря на невиданный прогресс рационального знания, наука не вытеснила ни идеологию, ни мифологию, ни религию, ни другие иррациональные виды духовных практик. Напротив, некоторые исследователи отмечают даже расцвет подобного рода мировоззрения. Эти процессы привели скорее к необходимости пересмотра отношения науки и идеологии в современном мире. К примеру, Ю. Хабермас в своей работе «Техника и наука как идеология» рассматривал науку как идеологическое по своей сути сознание: см. [Хабермас 2007]. Предлагаемый нами подход в отличие от концепции «иллюзорного сознания», делающего акцент исключительно на познавательном потенциале идеологии, а потому описывающего только часть ее содержания, не ведет к формированию однозначно отрицательного, негативного отношения к ней. Мы не соглашаемся с тем, что верно жесткое противопоставление идеологии и науки (как было введено в теории К. Маркса), так как идеология является принципиально отличной от науки формой духовной деятельности, преследующей другие цели, включающей в себя не только суждения истины, но в первую очередь суждения ценности, проектные и бессознательные элементы.

Таким образом, мы показали, что рациональная и иррациональная компоненты общественного сознания оказываются тесно связаны между собой, и феномен идеологии является тому подтверждением. Она содержит в себе и сознательные и бессознательные части. При этом в ней также парадоксальным образом сочетаются аутистическая компонента, движимая аффектами, связанная с отвлечением от внешнего мира, и ориентация на реальную практическую реализацию собственных целей в социальной действительности. Нельзя игнорировать ни один из компонентов идеологии, желая концептуализировать данный феномен. Бессознательное иногда выступает как причина формирования определенных идеологических конструктов, а иногда как средство их распространения, одна из «опор» пропаганды. Иррациональная компонента идеологии, с одной стороны, может препятствовать достижению ей своих реальных практических целей, с другой – является причиной ее притягательной силы, а также позволяет ей надежно и незаметно осуществлять свое воздействие.