Эта конференция состоялась в мае 2019 г. в Институте философии Санкт-Петербургского Государственного университета. Она была организована кафедрой культурологии, философии культуры и эстетики. Конференция посвящена обсуждению теоретического наследию Моисея Самойловича Кагана, яркого и самобытного представителя отечественной эстетики 1960–1990-х гг. Более 40 лет он посвятил укреплению статуса эстетики как фундаментальной философской дисциплины, много сделал для признания философским сообществом теоретической ценности эстетики. Его творческое развитие шло по пути расширения проблемно-концептуального поля ― от филологии и искусствознания к эстетике, от эстетики к философии культуры, от нее к аксиологии и дальше к философии человека и метафизике бытия. Это движение отражено в научных трудах М.С.Кагана: «Морфология искусства» (1972), «Человеческая деятельность» (1975), «Эстетика как философская наука» (1997), «Мир общения: проблема межсубъектных отношений» (1988), «Философия культуры. Становление и развитие». (1995), «Философская теория ценностей» (1997), «Се человек... Жизнь, смерть и бессмертие в “волшебном зеркале” изобразительного искусства» (2003), «Введение в историю мировой культуры» (2003)<em> «</em>Метаморфозы бытия и небытия: онтология в системно-синергетическом осмыслении» (2006).

Другой особенностью научного мышления М.С. Кагана являлся постоянный интерес к методологическому самосознанию науки и особенностям эстетической рефлексии, что проявилось в его актуальных и вызывающих заинтересованные дискуссии многочисленных работах, посвященных системному подходу и синергетике. Интерес к проблемам методологии гуманитарного знания и междисциплинарным исследованиям всегда был сопряжен со стремлением внедрить общенаучные методы, как, например, системный или синергетический подходы, в конкретные области гуманитарных исследований ― философию общения, эстетику, историю и теорию культуры, аксиологию.

Каждая из прошедших конференций «Кагановские чтения» посвящена актуальным проблемам гуманитарного знания, эстетики и философии культуры, вошедшим в круг научных интересов М.С.Кагана. Среди них: «Эстетика и эстетическое отношение: феномен и рефлексия», «Художественный хронотоп. Новые подходы», «Философские проблемы истории искусства», «Актуальные художественные практики и их теоретическое осмысление», «Философия образования и искусство». В 2019 г. темой Кагановских чтений стала проблема коммуникативных<strong> </strong>стратегий в современной художественной культуре.

Это связано с тем, что одной из значительных работ М.С. Кагана по теории культуры и эстетике была монография «Мир общения: проблема межсубъектных отношений» о диалогических отношениях в культуре и искусстве. Именно концепция искусства как общения, рождавшаяся в 1970–80-е гг. XX столетия, во многом отвечала культурным реалиям своего времени. С тех пор в бытии искусства и в культуре многое изменилось ― соответственно изменилась философско-эстетическая рефлексия, появились новые подходы к осмыслению проблемы коммуникативных отношений. И сегодня важно понять, сохраняют ли свою теоретическую значимость идеи середины XX в. о смыслах диалога субъектов в культуре и искусстве или они уже не входят в пределы современных коммуникативных стратегий. Именно это составило основную тематику конференции.

<em>Е.Н. Устюгова</em> во вступительном докладе, посвященном анализу современного контекста восприятия концепции общения М.С.Кагана, подчеркнула его идею об уникальной роли искусства в моделировании общения как межсубъектного отношения. Главным качеством художественного общения Каган считал <em>со-участность</em> субъектов общения в их взаимной сотворческой деятельности.<strong> </strong>И сегодня является продуктивным различие понятий <em>общение</em> и <em>коммуникация</em>: Каган трактовал <em>коммуникацию</em> как взаимодействие сторон с целью обмена информацией, когда качества субъектности не имеют значения. Е.Н.Устюгова отметила, что в понимании общения Каган следовал европейской традиции понимания общения как субъектно-субъектного отношения. В таком случае общение предстает как заряженный культурными смыслами диалог свободных субъектов, наделенных активностью, сознанием и самосознанием, направленный на взаимопонимание и дополнительность позиций. Именно в искусстве реализуются наиболее интенсивные и экзистенциально наполненные формы общения, предполагающее нравственную саморефлексию человека. И сегодня убедительным является вывод Кагана, что именно «в искусстве находит свою общественную форму объективации потребность человека в другом человеке и потребность человека в эмоциональном и духовном общении».

На протяжении пятидесяти лет, прошедших с момента написания книги М.С.Кагана, посвященной миру общения, культура, искусство и эстетическая рефлексия существенно изменились. Можно сказать, что сегодня <em>коммуникация</em> вытесняет <em>общение</em> из философско-эстетических исследований. И если в теории и современном культурном контексте понятия художественного образа и произведения, автора и реципиента, межличностного и культурно-смыслового диалога во многом потеснены или требуют переосмысления, что особенно значимо для массмедиальных и дигитальных практик, то именно внимание к диалогическим параметрам культуры, философско-антропологическому и этическому содержанию искусства способно поддерживать гуманистический потенциал человеческого существования. Книга М.С.Кагана «Мир общения» и другие его работы могут быть интересными собеседниками для всех, кто способен осмыслять и хранить классическое наследие эстетики и искусства.

В пленарных докладах на секции «Проблема художественной коммуникации в современной эстетической теории» были рассмотрены новые аспекты и ракурсы полилога обозначенных выше позиций. <em>А.А. Грякалов</em> в докладе «Эстезис и коммуникация: pro et contra» обратил внимание на необходимость расширения эстетической коммуникации за пределы интеракций: необходимо идти к свидетельствующим переживаниям, к установлению первичных переживаний и символических поименований. В произведении собрана и действует экономика субъективности: актуализирована пространственность ― <em>топос</em>, соотносительность с топо-логикой и способным ее представлять утверждающим субъектом-свидетелем. В отсутствии идеального ― <em>классического</em> ― измерения в местах эстетического формируется субъективность как особого рода целостность-произведение. Эстетическое экзистенциально и персоналистски размещено в соотнесенности поименований, встреч и схождений ― из них способен исходить соответствующий <em>жизненный этос.</em> В этом смысле абсолютизация интеракций («разумность языка»), несомненно значимых, оказывается существенным упрощением бытия эстетического. «Жизнь может быть оправдана лишь как «эстетический феномен» (Ф. Ницше). Эстетическое «запускает» первичные «механизмы» в отношении к антропологическим, экзистенциальным и политическим стратегиям сборки субъекта и субъективности. Именно эстетическое препятствует возникновению метадискурса, давая возможность представлению автономных ― <em>антропологических </em>― позиций в сфере объединяющих эстетик жизни и существования. Это рефлексия <em>топо-графики</em> и <em>топо-логики</em>, представленных в эстетической теории. Ведь при всем различии пониманий эстетическое сохраняет автономность и свободу даже в сопоставлении с этическим выбором, где действует предписание (Ф.Анкерсмит). Целостное действие эстетического разворачивается словно бы параллельно с философской рефлексией ― эстетическое представляет собственный путь формирования субъективности и способно непосредственно представлять не только гетерогенность, множественность и региональность, но и целостное поименование бытия. Эстезис в отношении к коммуникативным практикам выступает как сфера первичной символизации, если угодно, сфера именующего возникновения смысла в отношении чувственного мира. Исходный этимон ― <em>эстезис</em> ― обращает к объяснению и поименованию того, что изначально предстает как <em>след</em>. Это то, что <em>есть</em> и оставлено для расшифровки и понимания. Человеческая размерность и осмысленность принципиально зависят от того, что след-происшествие превращается в след-событие. Эстезис ― чутье, схватывание, опознание, распознание. Эстезис у А.Ф.Лосева укоренен в бытие ― к этому следует прибавить темы <em>присутствия</em>, <em>настроенности ландшафта</em>, <em>события</em>, <em>вещности</em>, <em>топоса</em> и <em>свидетельства</em>. Соответственно, концептуальный персонаж (homo aestheticus) имеет не только реальные значащие очертания и семиотизированный ― <em>коммуникативный</em> ― «профиль», но обретает неисчерпаемый статус присутствия, выходит за пределы текста в топос произведения или личностное свидетельствование. Так в дискурсивные практики возвращается <em>экзистенциальное</em> в новом облике свидетельства и утверждения. Эстетическое никогда не теряет связей с существованием и бытием – не растворяется «почти без остатка» в рефлексии. Тем самым удерживает мысль в ее актуальном предстоянии бытию. Сохраняет природное и предметное как <em>интимное</em>. Внимание к эстетической топологике позволяет актуализировать соответствующую традицию отечественной мысли, создавая возможность уточнять и устанавливать ее константы и приоритеты.

В докладе <em>Н.Н. Суворова</em> «Эстетика новизны» шла речь об эстетической онтологии художественной коммуникации, измеряемой эстетическими качествами, которые становятся показателями <em>новизны</em>. Эстезис собирает воедино телесное и духовное, становясь ориентиром в поле неопределенности. Эстетическое не утрачивается в результате переоценки ценностей, а становится указателем аттракторов новизны развития и сообщения. Очевидность новизны выступает как разворот от привычного к потаённому бытию, расширяя коммуникативное пространство культуры. Входя в пространство присутствия, новизна меняет его координаты, изменяя эстетику коммуникации.

<em>С.Б. Никонова</em> отметила, что акт коммуникации несет в себе серьезный травматический опыт столкновения с <em>Другим</em>, преображающий обе стороны коммуникативного процесса. В преображении всегда заложен элемент уничтожения, столкновения, неизвестности. На этом основан парадокс эстетики, одновременно влекущей к разрушению имеющихся форм и требующей оформленности, подчиненности правилам, что является следствием субъективной способности суждения. Таким образом, чем в большей мере мир воспринимается как эстетический феномен, тем в меньшей мере он травматичен.

Далее в ходе обсуждения выступавшие, отмечая неизменность значения символической основы искусства как базисной основы эстетического творчества (<em>Б.А. Михалевич</em>) и важность сочетания инновационной и консервативно-«космистской» тенденций в художественной коммуникации, новаторского символического языка с нравственным самосознанием традиционной культуры (<em>Е.А. Трофимова</em>), сосредоточили внимание на изменении содержания субъектности в современной культуре. Современный субъект ищет в искусстве способ непосредственной действенной вовлеченности в эстетическое событие как форму жизнетворчества (<em>Л.Б. Капустина</em>), расширения границ чувственных аспектов восприятия через синтезирование сенсорных возможностей человека (<em>С.В. Конанчук</em>), производства ситуаций присутствия в эстетическом событии, например, в музейно-выставочной практике (<em>А.В. Балаш</em>), радикального обострения форм авторского художественного высказывания (<em>И.А. Аленевский</em>). Вместе с тем речь шла также и о том, что современная социальная и технологическая реальность ставит искусство перед необходимостью вовлечения в систему политических взаимодействий (<em>А.Ю. Ротман</em>) и цифровой трансформации арт-пространства, диктующей объективные правила визуального взаимодействия в искусстве (<em>Р.И. Джабраилов</em>).

Общую направленность обсуждения определяла мысль об изменении художественно-коммуникативных потребностей человека в сторону усиления значимости эстетической онтологии художественной коммуникации. Следует помнить о словах Г.Г.Шпета, определявшего эстетику как «формальную онтологию». При этом индивидуальная эстетическая способность восприятия преобладает над ценностно-смысловой социокультурной содержательностью.

Дискуссии на круглых столах шли вокруг проблем актуальных коммуникативных стратегий в современной художественной культуре. На круглом столе «Арт-кураторство как коммуникативная стратегия» были затронуты вопросы цели и реальной роли кураторской деятельности в формировании коммуникативного пространства современной культуры. Участниками дискуссии отмечалось нарастание влияния кураторской деятельности на коммуникативные процессы в художественной культуре. В арт-кураторстве наметились две основные тенденции: одна продиктована характером современного искусства, идейная концептуализация которого преобладает над эстетической онтологией, вторая определяется запросами общества на актуализацию искусства контекстами его функционирования.

Каждая из этих тенденций таит в себе определенные опасности. Так, в русле первой тенденции определяется доминирующая роль<em> куратора</em> в организации коммуникативного процесса как автора и организатора взаимосвязи искусства и публики в рамках визуализированной философской концепции (<em>М.В. Бирюкова</em>). Искусство, перестав воспроизводить форму искусства, стало исследовательским, «интеллектуализировалось», а эстетическое наслаждение как главный критерий уступило место интеллектуальному усилию. Куратор, встраивая концепты в контекст выставки, создает метанарратив, в котором искусство обнажает исследовательскую функцию по отношению к территории исследования (<em>А.В. Сулимов</em>). Так куратор превращается в могущественную фигуру, способную диктовать концепцию и формат восприятия самих художественных произведений, определять их прагматическую ценность. Собственное высказывание куратора, вписывающее произведение в определенный концептуальный ряд, лишает отдельное произведение искусства автономии, и тем самым изменяет порядок его восприятия (<em>А.О. Сорокина</em>). Именно институт кураторства берет на себя функцию управления потоками текучей материальности и конструирования новых форм из неоформленного потока отношений, ситуаций и культурных кодов, на свой вкус выхватывая «нечто значимое» (<em>А.А. Кириллов</em>). Таким образом, куратор, призванный организовывать связь публики и искусства, формирует пространство художественной коммуникации либо с субъективно-произвольных позиций, либо прибегая к практике интерактивного показа искусства, провокативных методик, игрового характера кураторских проектов, вовлекающих зрителей в двухстороннюю коммуникацию, в которой возможно личностное общение с произведением искусства (<em>Н.С .Буглак</em>). Куратор, став организатором культурных практик медиации, превращается из искусствоведа и критика в визуального антрополога и аналитика культуры, деятеля индустрии сознания, а продукт арт-кураторства приобрел статус самостоятельного медиума (<em>А.В. Венкова</em>).

Другая тенденция арт-кураторства проявляется в актуализации публичного функционирования бытия искусства. Как отметил в докладе <em>В.В. Савчук</em>, деятельность современных арт-кураторов, направленная на введение искусства в контекст социальной актуальности и повседневности, программирует восприятие публики в заданном русле визуальности, но не сотворчества. Самоопределение искусства только в границах хронотопа настоящего ставит его смысловой и эстетический потенциал в зависимость от способностей публики воспринимать заданную кураторами интерпретацию художественно-эстетических смыслов в актуальном контексте. Тем самым, деятельность куратора, вместо того, чтобы открывать и взращивать новые возможности коммуникации, обедняет эмоционально-личностный потенциал восприятия и препятствует приращению художественного текста как со-общения.<strong> </strong>Так, сообщество становится главным инструментом кураторства, постепенно вытесняя фигуру художника-творца (<em>В.М. Гомонова</em>).<strong> </strong>На фоне господства информационного изобилия, нарастающего потока медийных фейков, заполоняющих сознание сообщества, любое взаимодействие готово перейти в формат перманентного медийного шоу. При этом следует признать, что в<em> </em>фейке отражены, пусть и в искаженной форме, желания, стремления, надежды сообщества. Ярким примером фиктивности некоторых событий стал 700-часовой фильм И. Хржановского «Дау». Невозможность его традиционного проката потребовала вмешательство кураторов, задача которых в данном случае состояла именно в том, чтобы создать информационный общественный резонанс вокруг произведения, которое невозможно увидеть и оценить (<em>Д.А. Поликарпова</em>). В этой ситуации предельную важность приобретает вопрос о формировании доверия к медийно-коммуникативной продукции, что ставит перед деятельностью арт-куратора вопрос о социальной и этической ответственности (<em>К.А. Очеретяный</em>).

Таким образом, участники круглого стола, соглашаясь с тем, что арт-кураторство стало неотъемлемой составляющей коммуникативных процессов в современной художественной культуре, обратили внимание на необходимость критического анализа этой деятельности с целью нивелирования порождаемого ею негативного влияния на природу и ценность художественного процесса.

Дискуссия на круглом столе «Художественная коммуникация в городской среде» шла в основном вокруг проблемы противоречия между диктуемыми социумом формами организации городской жизни и потребностями человека в эстетической самореализации. С одной стороны, городская среда, являющаяся пространством повседневной жизни человека, наиболее связана с ним практически и эмоционально, а значит, расположена к свободному активному взаимодействию, с другой стороны – городская культурная политика находится в зоне наибольшего контроля властей и институтов культуры, которые стимулируют досуговые и средовые эстетические проекты, диктующие формы коммуникации с ориентацией на массовые потребительские запросы. Патерналистская опека со стороны институтов социального управления городской культурой насаждает стандарты вкусов и поведения, приучая горожан к потребительским стереотипам (<em>А.В. Бабаева</em>). Преобладание социальной прагматики приводит к разрушению целостности традиций развития духовной среды города, стиранию культурной памяти, трансформации культурных смыслов в муляжи или попурри, нивелированию экзистенциальной коммуникации (<em>Ан.И. Резвухина</em>, <em>Р.Р. Щекотова</em>).

Вместе с тем в последнее время наблюдается активизация инициатив жителей по освобождению городской среды от чрезмерной социальной заорганизованности. Это касается как выступлений в защиту исторических памятников, так и стихийного индивидуального творческого самовыражения и вовлечения человека в социальные проекты (<em>Е.В. Панкина</em>), участия в таких формах коммуникации, как городские праздники и фестивали (<em>М.Н. Могилевич</em>). Параллельно, а иногда и вопреки контролю социума развиваются полилогичные формы коммуникации, такие, как уличное искусство: графити, хип-хоп – об этом говорили в своих выступлениях <em>А.Ю. Тылик</em> и <em>А.О. Царев</em>.

Большое значение в трансформации анонимной и контролирующей коммуникации имеет сфера арт-практик, которые в условиях повсеместной цифровизации городской реальности «обживают обстоятельства», превращая цифровые медиа в место встречи (<em>Л.Ю. Яковлева</em>). В отличие от безличной декоративизации среды города художественное проектирование дает возможность осмысленного дифференцированного подхода к отдельным объектам и ситуациям, что переводит коммуникацию в режим межсубъектного общения, свободного выбора, смысловой неоднозначности. Это касается выявления и создания форм компромисса<strong> </strong>между локальными и глобальными контекстами (<em>А.В. Николаев</em>), создания продуманного эстетического и смыслового пересечения исторического и современного (<em>Ал.И. Резвухина</em>), экологического и эстетического (<em>Е.В. Баркова</em>) культурных контекстов.

Таким образом, именно художественные формы во многом создают возможность полноценной коммуникации личности с городской средой, активизируя стремление человека к свободной и активной творческой самореализации в контексте разнообразия и взаимного пересечения культурных смыслов.

Обобщая ход обсуждения на конференции, можно видеть определенное рассогласование между теоретической эстетикой и реальными практиками арт-кураторства и коммуникации в городской среде. Суть этого расхождения видится в том, что теоретики говорят о нарастании в современной художественной коммуникации тенденции к усилению эстетической онтологии и эстетической чувственности, а практики идут по пути расширения способов управления художественно-коммуникативными процессами. Эта ситуация ставит вопросы перед теоретиками и практиками, обращая внимание на необходимость творческого пересмотра известных стратегий и ответственного утверждения гуманистических перспектив эстетической коммуникации.