Как возможна русская философская герменевтика?
Как возможна русская философская герменевтика?
Аннотация
Код статьи
S004287440007157-7-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Римский Виктор Павлович 
Аффилиация: Белгородский государственный институт искусств и культуры
Адрес: Белгород, 308007, ул. Королева, д. 7
Выпуск
Страницы
27-31
Аннотация

В статье отмечается отсутствие адекватной идентификации как истории русской философии и ее виднейших представителей, так и самих себя в философии – и как таковой, и в контексте «мировой философии». Мы пребываем в плену то старых, то новых идеологических схем интерпретации и понимания отечественной философии и культуры. Пытаемся вывести некий «специфический признак» русской философии, находя его либо в «теоцентричности» русской мысли, либо в ее «этикоцентричности», либо в «литературоцентричности», либо в какой-то особой «русской проблематике» (поиск «русской идеи» или «особого пути России», будто бы немецкая философия в свое время не искала таковую особенность Германии). Можно говорить об особой «национальной» философии, но только в том случае, если мы ее рассматриваем как «форму знания», отличную и от богословия, и от литературы, и от науки. А форма всегда схватывается в языке и стиле национальной философии. По мнению автора, всякая истинная философия – содержательно универсальна и отличается не столько по содержанию (все философские темы и проблемы «вечны» и универсальны), сколько по форме. А форма по преимуществу имеет языковое и стилистическое отличие, связанное с самопониманием и пониманием других культур и философий, то есть любая состоявшаяся национальная философия изначально герменевтична как бытие в Слове.

Ключевые слова
герменевтика, понимание, философское знание, русская философия, Г.Г. Шпет
Классификатор
Получено
09.11.2019
Дата публикации
02.12.2019
Всего подписок
70
Всего просмотров
641
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать   Скачать pdf
Доступ к дополнительным сервисам
Дополнительные сервисы только на эту статью
Дополнительные сервисы на весь выпуск”
1 Однажды я получил на экспертизу текст о герменевтической традиции в России, в котором «русская герменевтика» рассматривалась и как специфическое философское мышление или вообще русский ментальный стиль, и как форма русской культуры и философии, одним словом, весьма эклектично и сумбурно. В письме автору я высказал парадоксальную мысль: может быть, какой-то особой «русской философии», о которой пишут, вообще нет? Может, это идеологический или в лучшем случае квазинаучный конструкт? Есть Россия, русские люди (живые, конкретно-исторические), в том числе и философы, есть их история и реальная, живая жизнь, в ходе которой они создавали и развивали культуру и философию. А культура и философия – они или есть, или их нет. Независимо от «национальной формы»… Желательно прояснить положение о том, что о «русской философии» можно говорить лишь в той мере, если она состоялась как таковая, «чистая философия» (в этом понимании сходны, например, и Г.Г. Шпет, и И.А. Ильин), как часть мировой, универсальной философской традиции.
2 Так может специфика русской философии и заключается в ее герменевтичности? Существует мнение, что герменевтика – это мыслительная процедура толкования, интерпретации. Однако такое технологическое отношение к герменевтике уводит нас в узкие филологические, текстологические или семиотические процедуры мышления. Если речь вести о философской герменевтике, то основная тематика в ней – понимание, так что «понимание» и «герменевтика» – это далеко не одно и то же. Часто такое разведение производится, но оно бывает и не изначально, и не концептуально. «Понимание» – феномен и онтологический, и культурный, и антропологический, и эпистемологический, и герменевтический, если под герменевтикой разуметь процедуру профессионального гуманитарного мышления (в том числе и философского).
3 Понимание – это не просто перевод и истолкование философских текстов, но всегда такое схватывание «всей полноты мыслимого мыслителем» [Хайдеггер 2009, 30], когда интерпретация вечных философских проблем, всеобщих идеальных предметов исходит из полноты феноменологического проникновения в эти предметы, в их значения и смыслы, а не только в концептуальное бытие текстов, выражающих философское мышление, в глубины контекстов, филологических и экзистенциальных. Например, сам Хайдеггер фактически онтологизировал «герменевтику», пытаясь ее противопоставить феноменологии Гуссерля. Но мы не истолкуем до конца его «Бытие и время», если не поймем этот текст с учетом такого события, как Хайдеггерово прочтение под влиянием Х. Арендт романа Т. Манна «Волшебная гора» [Сафрански 2005, 258–259], романа о времени в смерти и бытии к смерти. Здесь собственно и возникает проблемная дихотомия «понимание – герменевтика», которая от нас требует через историко-философские и историко-культурные интерпретации прийти к собственному пониманию проблемы «понимания в философской герменевтике» как итогу и одновременно задаче.
4 Сразу же возникает и проблема «феноменологии», которая, на мой взгляд, не сводится только к «феноменологии Гуссерля», но затрагивает и «феноменологию» Гегеля. Вообще, на мой взгляд, русская философия в глубине остается ближайшим развитием немецкой классики и диалогом с ней. Именно в этой направлении, например, лежит уразумение того, что И.А. Ильин и Г.Г. Шпет (у них собственное видение и проблемы понимания, и феноменологии, и герменевтики) «занимались Гегелем» уже после знакомства (или в процессе знакомства) с Гуссерлем. Первый дал непревзойденное «герменевтически понимающее» прочтение гегелевской философии [Ильин 2002], что у многих историков философии как-то пролетает мимо, а второй оставил нам перевод «Феноменологии духа» ([Гегель 1959], см. также: [Щедрина 2019]), поэтому «диалектику» всегда надо искать в контексте интерпретации почти всех шпетовских текстов, ранних и поздних. И если обратиться к историко-философскому изложению проблемы «понимание – феноменология – герменевтика», мы увидим, что русские философы, идя от мировой традиции, на рубеже XIX–XX вв. во многом критически осмысливают Гегеля, неокантианство, «философию жизни» и феноменологию и в чем-то их опережают. Если опережают, то в чем? Как возможна русская герменевтическая традиция?
5 Концептуализация «понимания» у романтиков и Шеллинга (не только у Шлейермахера, который свел его к герменевтике) очевидным образом повлияли на концепт «живого знания» славянофилов и «цельного знания» В.С. Соловьева (хотя последний не увидел оригинальности славянофилов в обращении к восточной патристике, к христианской «понимающей герменевтике», «герменевтической мистике», «герменевтической онтологии» в духе Дионисия Ареопагита или Григория Паламы). И славянофилы, и В.С. Соловьев, каждый по-своему, развили интерпретацию феномена «понимание» в противовес рационалистическим версиям Гоббса, Локка, Юма, Канта. Нельзя обойти и вопрос о влиянии славянофилов и В.С. Соловьева на В.В. Розанова. Например, во время написания им работы «Понимание» [Розанов 1994] – этот текст В.В. Розанова до сих пор адекватно не исследован, не объяснен и не интерпретирован. Столь же актуально рассмотреть, как на В.В. Розанова влияла античная традиция философского понимания. Ведь он явно ссылается в книге о понимании на Аристотеля, определяя разум как «потенцию понимания» и противопоставляя его новоевропейскому рационализму (и одновременно занимаясь новаторским переводом аристотелевской «Метафизики»).
6 Столь же оригинален в своем понимании понимания А.Ф. Лосев, когда в работах 20-х годов идет дальше всех в синтезе Шеллинга, Вл. Соловьева, Гуссерля и восточной патристики. Но как рассматривать А.Ф. Лосева без Павла Флоренского и без имяславия? Мы раньше, чем на Западе, откопали собственную философскую глубину в восточной патристике, а Запад ее только открывает для себя, в том числе Паламу и исихазм. У раннего Лосева мы имеем религиозно-философский онтологизм в «феномене понимания», причем, вполне более оригинальный и глубокий, чем тот, который в это же время пытается «высветить» в истине бытия Хайдеггер. Здесь есть и точки пересечения с И.А. Ильиным: как с его диссертацией, так и с поздними работами, вплоть до «Аксиом религиозного опыта». Полагаю, что и А.Ф. Лосев, и И.А. Ильин в начале ХХ в. далеко опережали по глубине и ясности мыслителей Запад (я не умаляю их заслуг перед философией, Хайдеггер велик, как и вся немецкая мысль).
7 Отдельная тема – концепция феноменологии, герменевтики и русской философии Г.Г. Шпета, которая стоит особняком: в прямом смысле «отдельно», как действительно капитальное «строение» и «здание» русской философии, и в переносном, как особый философский проект и «задание» будущим поколениям. Сразу же отмечу, что вряд ли стоит относить к критической и всецело негативистской позиции в оценке русской философии историко-философское исследование Г.Г. Шпета, предпринятое им в «Очерке развития русской философии» [Шпет 2008; Шпет 2009]. Данная работа, как и другие его труды, скорее представляет попытку демифологизации и преодоления схем и стереотипов в истории философии, как русской, так и западной, страмится диалектически снять дилемму «заимствования» и «самобытности» той или иной «национальной философии» путем изучения ее в пространстве конкретно-исторической действительности культуры. Вся концепция истории русской философии у Г.Г. Шпета строится на понимании специфики философии в качестве «чистого знания». Он различает философию как «мировоззрение», как «научную философию» и как «чистое знание» («чистое» в его понимании – незаинтересованное, не прагматичное знание, не связанное с «мировоззрением», моралистической нормативностью, научными или социальными проектами).
8 Но и здесь возникает вопрос: почему же в исследовании генеалогии русской философии он ставит ей в вину именно «прагматизм», как политический и этатистский, так и моралистический, будто где-то существовала в те времена (как и во все времена) некая «чистая философия», философия как «чистое знание»? Разумеется, таковую он и не мог найти не только в XIX в., но и вокруг себя при жизни. Такой философии никогда не было, нет и не будет… Разве что «профессорская философия» претендовала и претендует до сих пор на этот статус. Но ей, чтобы получать свой хлеб, все время приходится доказывать свою «научность», что нарушает ее первородную чистоту за похлебку из грантов и стимулирующих доплат к окладу.
9 На Западе нас не «понимали» и не «понимают». Мы и сами до сих пор неадекватно интерпретируем и оцениваем то, что входит в понимание «понимания»: герменевтика, оценка, исследование, аналитика, объяснение и т.д. никак не устранимы из «адекватного понимания», «целостного понимания». Понимание всегда целостно, это именно «целостное понимание», которое восходит к античной theoria – «размышлению», «рассмотрению», «умозрению», «истолкованию», «учению», но и «зрелищу», и «созерцательной жизни».

Библиография

1. Сафрански 2005 – Сафрански Р. Хайдеггер. Германский мастер и его время. М.: Молодая гвардия, 2005.

2. Щедрина 2019 – Щедрина Т.Г. Судьба шпетовского перевода «Феноменологии духа» (методологические заметки) // Вопросы философии. 2019. № 4. С. 79–93.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести