Я хочу акцентировать внимание на важнейшем методологическом принципе М. Вебера, который принято называть «принципом свободы от оценки». Как известно, в основе веберовского подхода лежит известный методологический посыл, который называют «принципом Юма» или «гильотиной Юма». Речь идет о необходимости различать дескриптивные суждения, поддающиеся проверке на истинность-ложность, и прескриптивные суждения, такой проверке не подлежащие. Дескриптивные суждения или суждения факта касаются мира сущего, прескриптивные суждения касаются мира должного, и эти миры не сводятся друг к другу и не выводятся один из другого. Позднее эти идеи развил Иммануил Кант и неокантианцы, к числу которых относился Макс Вебер. Руководствуясь таким подходом, Вебер утверждал, что оценочные суждения, имеющие априори субъективный характер, не должны использоваться наукой, задача которой ‒ не осознавать мир, а познавать его, искать собственную логику существования мира, которая не зависит от человеческих преференций.

Конечно, сохранять объективность научного знания ‒ весьма не простая задача. Можно позавидовать геометрам, аксиомы которых, как говорил Т. Гоббс, не оспариваются, поскольку не ущемляют практических интересов людей. Говорить об объективности в обществознании и гуманитаристике существенно сложнее, поскольку здесь объект не обладает ценностной нейтральностью. Тем не менее Вебер считал, что ученый-обществовед может и должен сохранять объективность, осознавая свои ценностные предпочтения и минимизируя их воздействие на поиск научной истины. Мысль о неспособности обществоведа к «признанию фактов, в том числе ‒ и в первую очередь ‒ таких, которые неудобны для него лично» [Вебер 1990, 551], о невозможности отделять констатацию фактов и их рефлективное осмысление «от оценивающей их позиции», Вебер считал оскорбительной для достоинства ученых. Он призывал их культивировать в себе принцип «интеллектуальной честности» – способность отделять свои научные знания и свои оценочные предпочтения, которые не должны навязываться другим в качестве бесспорной истины. То же требование Вебер адресовал преподавателю, который должен «в каждом отдельном случае со всей отчетливостью пояснять своим слушателям, и в первую очередь уяснить самому себе (пусть даже это сделает его лекции менее привлекательными), что является в его лекциях чисто логическим выводом или чисто эмпирическим установлением фактов и что характер практической оценки» [Вебер 1990, 548]. Под оценкой я понимаю субъектно-ориентированное суждение, которое касается не мира как такового, а значений мира для живущих в нем людей. Если согласиться с этим утверждением, мы должны признать существование двух разных типов оценок, одни из которых я называю суждениями ценности, а другие ‒ суждениями значимости.

Говоря об имманентности ценностей важно отличать их от объектов ценностного предпочтения, которые называют благами. Именно благами, а не ценностями являются для нас свобода, истина или безопасность. Ценностью является внутреннее мотивационное влечение человека к свободе, истине или безопасности, обретение которых признается приоритетной целью существования в мире. Я оставляю в стороне вопрос о структуре ценностей и, прежде всего, вопрос о наличии так называемых общечеловеческих ценностей. Скажу только, что, на мой взгляд, структура ценностей определяется структурой человеческих потребностей, которые имеют видоспецифический характер, то есть одинаковы у всех людей независимо от их этнических, конфессиональных, профессиональных и прочих различий (см. об этом подробнее: [Момджян 2015]). Это же касается и ценностей, которые связаны со стремлением человека удовлетворять свои потребности, избегая их депривации. Именно потребность в свободе или безопасности определяет их ценность для человека – у людей нет и не может быть ценностей, в основе которых не лежали бы потребности, предписанные нам типом нашей психосоматической и социокультурной организации.

Наличие у человека свободы воли делает веберовский принцип «свободы от оценки» совершенно верным в отношении того класса оценок, которые мы называем суждениями ценности (см. [Момджян 2017]). Несмотря на формирующее воздействие культуры, каждый из нас обладает свободой выбирать приоритетные цели жизни, и никто не вправе считать этот выбор ошибочным, если он сделан с достаточной степенью знания и понимания. Пусть разные ценностные предпочтения имеют разную степень адаптивности ‒ одни из них способствуют сохранению индивидуальной и коллективной жизни людей, другие препятствуют. Однако адаптивность не может быть объективным критерием истинности или ложности ценностных предпочтений, поскольку для людей (в отличие от животных) сохранение факта жизни не является безальтернативной доминантой поведения. Конечно, есть люди и культуры с дефициентной мотивацией, которые считают приоритетной задачей биологическое выживание в среде. Но есть и альтернативный бытийный (словами А. Маслоу) менталитет, который ставит качество жизни выше ее факта, то есть полагает, что в нашей жизни есть ценности важнее жизни. Мы можем критиковать такой выбор как самоубийственный, но мы не вправе рассматривать его как гносеологически ошибочный.

Таким образом, суждения ценности могут быть общезначимыми, нередко они являются общеобязательными, но ни интерсубъективность, ни правовое принуждение не делают эти суждения объективно истинными или ложными. Это значит, что нет единственно истинного ответа на вопрос о том, разрешать аборты, эвтаназию или смертную казнь. Это вопрос ценностного предпочтения людей. Наивно думать, что научная экспертиза может положить конец этим спорам, предложив гносеологически верное решение. Суждениям ценности в науке не место. Но есть и другой тип оценочных суждений, которые я называю суждениями значимости, и которые могут и должны использоваться наукой.

Суждения значимости бывают двух разных видов. Простейший из них – оценки, которые фиксируют безальтернативные предпочтения нашего тела, которое не обладает свободой воли и существует в диапазоне объективно полезного и объективно вредного. Это значит, что суждение «курить вредно», будучи оценочным суждением, вполне поддается научной апробации, чего не скажешь о ценностном выборе в пользу табака, который делает курильщик, осознанно предпочитающий удовольствие долголетию.

Второй вид суждений значимости – это оценки, которые касаются средств достижения избранной нами конечной цели. Гете говорил: свободен только первый шаг, но мы рабы второго. Цель, возможно, не оправдывает средства, но она предопределяет их характер, делит их на годные и негодные для ее достижения, что делает оценку этих средств гносеологически возможной. В самом деле, мы вольны выбирать между стройностью фигуры и вкусной едой, но раз уж мы решили предпочесть красоту и здоровье удовольствиям нам следует выбирать адекватные этой цели средства, делать правильный выбор, который основан на истинной оценке ситуации. Не удастся достичь материального благополучия путем огосударствления экономики и тотального планирования. Не удастся достичь свободы путем тотальной либерализации политарного общества, путем декретирования свободы по тыняновскому принципу – «я прикажу им быть свободными» и т.д. Это не вопрос вкуса, о котором не спорят, это вопрос вполне возможной гносеологической экспертизы.

Сам Вебер прекрасно понимал различие между суждениями ценности и суждениями значимости. Он писал: «Размышление о последних элементах осмысленных человеческих действий всегда связано с категориями “цели” и “средства”. Мы in concreto стремимся к чему-нибудь либо “из-за его собственной ценности”, либо рассматривая его как средство к достижению некоей цели. Научному исследованию прежде всего и безусловно доступна проблема соответствия средств поставленной цели» [Вебер 1990, 347].

К сожалению, многие последователи Вебера воспринимают призыв к «свободе от оценки» буквально, что чревато большим ущербом для научного обществознания. Примером может служить Леопольд фон Визе, считавший, что ученый может и должен констатировать факт социального изменения, объяснять его и прогнозировать его последствия. Но ученый не имеет права оценивать социальные изменения как «лучшие или худшие», «прогрессивные или регрессивные» и т.д. Я считаю такую точку зрения совершенно ошибочной. Оценочные суждения о «лучшем» и «худшем» в общественной жизни могут быть истинными или ложными в том случае, если они касаются функциональных институций общества, имеющих назначение, то есть являющихся средством достижения некоторой внешней несобственной цели. Мы имеем научное право оценивать как «плохую» армию, не справляющуюся с возложенной на нее функцией защиты общества, как «хорошую» медицину, способную избавлять нас от болезней и продлевать сроки нашей жизни и т.д. Подобные оценки могут и должны использоваться наукой. Более того, мы имеем возможность оценивать как прогрессивное/регрессивное само общество как самодостаточную систему (см. [Кржевов 2016]) в зависимости от того, насколько оно справляется с задачей удовлетворения потребностей образующих его людей.