Международные философские конгрессы (далее МФК) неоднократно привлекали к себе внимание историков философии [Блауберг 2003, Корсаков 2011, Soulié 2014]. При этом интерес к различным аспектам этих интеллектуальных событий менялся в зависимости от сдвигов в актуальной философской проблематике. В центре внимания исследователей оказывались труды организаторов и участников, рассматривалось влияние форумов на перспективы дальнейшей работы философских сообществ разных стран и эпох. Если проследить эволюцию этого интереса, то можно увидеть определенные превалирующие тренды. Большинство историков философии видят значение Первого МФК в том, что он стал истоком формирования международного философского сообщества ХХ века, а значит вывел на первый план проблемы философского языка как языка неформального общения разных национальных философских традиций. Уже в ходе подготовки Первого МФК этот аспект международного сотрудничества выступил на передний план. Свою цель организаторы конгресса видели не столько в том, чтобы всем рассказать об успехах французской философии, сколько в том, чтобы очертить круг актуальных проблем, обменяться мнениями, услышать, как рассуждают другие. Иными словами, конгресс мыслился как международная сфера разговора, в которой национальные философии обретают интерес друг к другу, сохраняя при этом свою самобытность и интеллектуальную самостоятельность.

В 2014 году на страницах журнала La Revue de Métaphysique et de Morale появилась статья С. Сулие, в которой Первый МФК рассматривается именно как межнациональный форум, положивший начало всемирной философской коммуникации, не ограничивающейся географией или политикой. Исследователь обращает внимание, что организаторы обосновывали необходимость проведения Первого конгресса стремлением французских философов поделиться друг с другом и с иностранными коллегами теориями, мнениями и даже методами [Soulié 2014]. Они полагали, что страницы журналов не позволяли в достаточной мере обеспечить решение подобного рода задач, встающих перед философским сообществом. Только международное организованное мероприятие, подобное Всемирной выставке в Париже, могло соответствовать таким масштабам, и потому организаторы хотели приурочить Первый конгресс именно к ней.

Организаторами Первого МФК выступили французские философы, издатели журнала La Revue de Métaphysique et de Morale (R2M) Ксавье Леон, Эли Галеви, Леон Брюнсвик [Щедрина, Щедрина 2018]. Они хотели «…показать, что философия – дело не только мыслителей-одиночек, но профессионального сообщества людей, которые общаются друг с другом, обсуждают философские проблемы. На первом философском конгрессе многие философы впервые увидели друг друга воочию» [Щедрина и др. 2017, 46]. Тем интереснее посмотреть, как общались и обсуждали философские проблемы на неформальном уровне организаторы конгрессов. «Необходимо обратиться к эпистолярному наследию, к черновикам, к неупорядоченным наброскам. Там человек как бы не застывает, а раскрывается перед нами в динамике. И коммуникация в таких архивных документах предстает в динамике, а не в застывших формах. Следующий шаг – найти адекватные формы выражения для понятого» [Щедрина и др. 2017, 46]. Именно в письмах мы можем наблюдать, как реально проходила работа по организации конгресса, как отбирались докладчики, как трудно было уговорить известных философов выступить на пленарном заседании и т.д. При чтении писем возникает ощущение хаоса отрывочных действий, ведь организаторы часто не прописывали содержательную сторону, сосредоточивая внимание на форме проведения.

Вместе с тем ссылки организаторов Конгресса на процессы в мире, которые стимулировали международное сотрудничество философов, были постоянными и отражались на проблематике Конгресса. 30 августа 1899 г. Луи Кутюра сообщает Кс. Леону, что русский математик, президент физико-математического общества Александр Васильев сравнивает инициативу проведения Всемирного философского конгресса по уровню международного значения с конференцией в Гааге (на тот момент первой, состоявшейся в 1899 году). Позднее, под председательством Эмиля Бутру на конгрессе обсуждались и вопросы, связанные с философскими аспектами политики, и актуальные международные проблемы. Тематическое разнообразие докладов в конечном итоге привело к тому, что конгресс был разделен на четыре секции: общая философия и метафизика, мораль, логика и история науки, история философии ‒ что позволило принять участие в обсуждении не только философам, но и ученым с мировым именем (математикам, историкам, социологам). Леон Брюнсвик называет Первый МФК особым событием в истории человеческого разума, которое отнюдь не ставит точку в многочисленных философских дискуссиях. Всемирные философские конгрессы проходили в дальнейшем попеременно во Франции, Швейцарии, Германии, Италии, после Первой мировой войны ‒ в США; ближайшим по времени написания заметки являлся конгресс в Оксфорде, 1930 (Англия должна была выступить хозяйкой конгресса еще в 1915 г.). Однако сложившаяся международная интеллектуальная преемственность обеспечена успехом самого первого конгресса, который в свою очередь базируется на своевременном осознании культурной и мировой важности этого события. Брюнсвик пишет, что успешность первого МФК принадлежит Кс. Леону, «выдающемуся руководителю <em>Revue</em><em> </em><em>de</em><em> </em><em>M</em><em>é</em><em>taphysique</em><em> </em><em>et</em><em> </em><em>de</em><em> </em><em>Morale</em>» [Brunschvicg 1928, 5]. Хотя необходимо также сказать о его коллегах и друзьях, сотрудниках R2M и просто его постоянных собеседниках, оказывавших ему полную поддержку. Самый близкий его друг, Э. Галеви, поддержал инициативу по созданию <em>La</em><em> </em><em>Revue</em><em> </em><em>de</em><em> </em><em>Métaphysique</em><em> </em><em>et</em><em> </em><em>de</em><em> </em><em>Morale</em>, и организации Конгресса, поскольку осознавал, что это пойдет на пользу Франции.

В июльской переписке 1900 г. организаторы продолжают спорить о размещении докладов по секциям, и, одновременно, обсуждают тематический выпуск (<em>La</em><em> </em><em>Revue</em><em> </em><em>de</em><em> </em><em>M</em><em>é</em><em>taphysique</em><em> </em><em>et</em><em> </em><em>de</em><em> </em><em>Morale</em>, vol. 8, № 5), в котором будет представлено расписание и краткое содержание докладов на секциях с 1 по 5 августа. Галеви пересылает Леону примерный список докладчиков, и на протяжении всего месяца они формируют окончательное расписание и содержание номера. 7 июля Галеви пишет: «Мой дорогой друг, твоя конфигурация “Бутру, Бергсон ‒ Дарлу, Пуанкаре” для презентации работы четырех секций конгресса, плюс отчет в сорок страниц достаточно радуют меня, и кажутся выполнимыми» [Halévy 1900, 244]. Несколько дней спустя готов план первой секции: «Мой дорогой Ксавье, я отправляю тебе план дискуссии на трех отделениях секции по Метафизике» [Halévy 1900, 246]. В письмах они продолжают договариваться о докладах и напоминают друг другу о необходимых делах. В этих же числах (17 июля 1900 г.) решаются технические вопросы с оформлением четырехтомника по секциям. Об этом пишет Галеви Леону: «Формат томов Конгресса приятен. Что касается обложек, может быть, тем интереснее будет, что они одного цвета с журналом! Более того, я признаю, что синяя бумага <em>La</em><em> </em><em>Revue</em><em> </em>быстро обесцвечивается» [Halévy 1900, 262–263]. Еще две недели спустя Леон набрасывает расписание конгресса по дням и секциям.

Конгресс и создание французского философского общества К. Прошассон назвал «спутниками» журнала, поскольку в центре находились фигуры Кс. Леона и его коллег [Prochasson 1993, 110]. Организация конгресса вызывала сложности как в материаль-ном плане (что вполне понятно), так и в научном: необходимо было выбрать подходящую дату, чтобы предстоящий конгресс не совпал ни с Конгрессом по психологии, ни с другими мероприятиями, ни с началом учебного года в высших учебных заведениях. Помимо <em>Congr</em><em>è</em><em>s</em><em> international de </em><em>Philosophie</em><em> </em>в 1900 году прошли <em>Congr</em><em>è</em><em>s</em><em> international de </em><em>Psychologie</em>, <em>Cinqui</em><em>è</em><em>me</em><em> </em><em>congr</em><em>è</em><em>s</em><em> </em><em>scientifique</em><em> international des </em><em>catholiques</em>, <em>С</em><em>ongr</em><em>è</em><em>s</em><em> international de </em><em>l’enseignement</em><em> des sciences </em><em>sociales</em><em> </em>и др. Однако готовя конгресс по философии, французские организаторы не забывали освещать в журналах другие интеллектуальные мероприятия 1900 г. Перед самым открытием Первого МФК, 17 июля 1900 г. Э. Галеви пишет Леону: «Я размещу в Приложении заметку c анонсом отчета о Конгрессах психологии и о Конгрессе социальных наук для следующего выпуска» [Halévy 1900, 263].

Французские философы, готовя конгресс, стремились создать и укрепить невидимую сеть, связывающую интеллектуальные круги в едином пространстве. Они старались максимально расширить информационное поле, создав за полгода до конгресса рассылку-циркуляр о создании сборника докладов: «Эта публикация является уникальной попыткой целостного освещения основных проблем теоретической и практической философии, а также содержит размышления выдающихся философов и ученых настоящего времени. Кроме того, она послужит проявлению и развитию взаимопонимания между мыслителями всех стран и единству философских исследований во всем мире» [Léon 1900, 387]. Подписав эту рассылку, Леон призывал также максимально распространить циркуляр по библиотекам, подчеркивая, что в этом, отчасти, заключается и прогресс самой философии: выход за пределы замкнутого пространства, закрытых интеллектуальных кругов.

Первый МФК вывел интеллектуальное общение на новый уровень. Не случайно Леон Брюнсвик, вспоминая это событие, называет сессии конгресса «любопытными» и «поразительными» [Brunschvicg 1958, 102]. В заметке <em>La</em><em> </em><em>cooperation</em><em> </em><em>intellectuelle</em><em> </em><em>et</em><em> </em><em>les</em><em> </em><em>philosophes</em><em> </em>от 26 октября 1928 г. он подчеркивает, что в деле создания общего интеллектуального пространства важная роль принадлежит философам как наиболее ярким индивидуалистам, и первые среди них ‒ французские философы. Брюнсвик не скрывает гордости, когда сообщает о двух проектах, инициатором которых стала Франция, и которые по международному и культурному значению даже предвосхитили создание Лиги Наций: это Всемирные философские конгрессы и «Технический и критический словарь по философии» (<em>Vocabulaire</em><em> </em><em>technique</em><em> </em><em>et</em><em> </em><em>critique</em><em> </em><em>de</em><em> </em><em>la</em><em> </em><em>philosophie</em>, изданный А. Лаландом в 1902–1923 гг.) [Brunschvicg 1928, 5].

Действительно, к началу ХХ в. становилось все более ясным, что мыслители разных стран творили в определенных культурных и языковых рамках, и порой не могли за них выйти сами, создавая собственные системы, термины и определения, невольно становясь пленниками своей интеллектуальной обособленности. И далеко не последнюю роль в данной проблеме играл язык. Не случайно Брауэр так любил цитировать Пуанкаре: «Люди не слышат друг друга, потому что не имеют общего языка, и потому что есть языки, которые нельзя выучить» (Цит. по: [Brunschvicg 1928, 6]). И проблема языка в этом смысле двойственная: речь идет не только о языке общем для обсуждения, но и о языке терминологическом. Собственно, почему идея Лаланда о создании философского словаря приобрела международное значение. Философы, которые писали обзоры международных конгрессов по философии, единодушно отмечали, что важнейшей темой обсуждения становились проблемы разработки философского языка [Руге 1911, 396]. В создании этого словаря особую роль играли личные контакты, тем интереснее посмотреть, как общались и обсуждали эту проблематику на неформальном уровне организаторы и участники конгрессов.

Приведем строки из письма А. Лаланда, которому принадлежала идея создания этого словаря. Он пишет 9 октября 1903 г. швейцарскому психологу Э. Кладпареду, который в это время организует второй МФК. «Разумеется, я намерен присутствовать на Женевском Конгрессе, где я очень хотел бы представить вопрос о терминологии. Но я не уверен, действительно ли установление эквивалентности между французским и немецким языками является наиболее продуктивным методом. В Словаре, над кото-рым мы работаем в данный момент, почти всегда между немецким и французским словом мы находим наиболее ощутимое различие, и я боюсь, что это не зависит от условий мышления, глубокая несхожесть которых способна в достаточной мере усложнить понимание... Таким образом, мы приняли принцип создания или, скорее, отбора новолатинских или новогреческих, иногда даже германских корней, … который выделяет не французское или немецкое слово как таковые, но понятие, определенное в основной части статьи и происходящее из философии того или иного языка. Так что можно сказать ‘Bon’, о том, что заслуживает одобрения в целом; ‘perfect’ – то, что реализуется как образец; то, что в конечном итоге оказывается полезным – ‘taug’; что достойно этического одобрения – ‘gud’. С этими корнями можно сформировать словник для искусственного языка, такого как идиомнеутраль или эсперанто; их также можно применить к работе, написанной на любом языке, для указания смыслового наполнения национальной терминологии» [Lalande 1903, 176–177]. Примечательно, что это письмо перекликается с докладом Вл. Ивановского, который он сделал на первом МФК. Задумал он этот доклад еще в 1899 году в ходе подготовки к конгрессу, о чем и сообщил Кс. Леону в письме от 14/26 декабря: «Я хотел бы, со своей стороны, подготовить доклад “О возможности общей философской терминологии для всех философов (13 вопросов о вашей философской и метафизической программе) – прежде всего в области логики и психологии”» [Ivanovsky 1899, 143].

Письма организаторов и участников конгрессов свидетельствуют о том, что вопрос о философской терминологии конституировал международное интеллектуальное сообщество, с одной стороны, и стимулировал разработку национальных философских языков, с другой. Тот же Вл. Ивановский продолжил работу над русской философской терминологией в 1922 г., задумывая вместе со Шпетом особый философский словарь. И тем самым предвосхитил возникновение «истории понятий», начало которой обычно связывают с именем Р. Козеллека. Сегодня, на наш взгляд, наиболее актуальным является вопрос о том, какую роль сыграл первый МФК в становлении философской терминологии ХХ в.